Была поздняя весна.
А Василий Петрович был пьян.
А троллейбус был, по обыкновению, рогат.
А метро было переполнено (ещё бы: пятница, вечер).
А Семён Григорьевич был зол на домочадцев — они ленились выносить помойное ведро.
А небо было серым — кажется, собирался дождь.
А ветер был южным.
А менты были очередной раз усилены.
А я был… я просто был.
Михаил Георгиевич и Василий Васильевич – двое статных мужчин, лет под сорок. Одеты в строгие костюмы и галстухи, конечно же. Сидят за столом в некоем кабинете, обставленном классически для всякого рода казенных учреждений. На столе, помимо перекидного календаря, стопки книг, письменного прибора и стопки чистой бумаги стоит невообразимая какая-то хркустальная ваза в стиле, я бы сказал, барокко. Из неё сиротливо торчит три алых гвоздички.
Михаил Григорьевич снисходительно-добродушно упрекнул: Э-э-э, голубчик…
Василий Васильевич ответил: Видите ли, Михал Григорьич, этот для современной науки уже не вопрос. Квантованная подача разрядов – за этой технологией будущее. Иначе никак. Никак, понимаете. Вы, сторонник континуальности, я знаю. Но в данном случае этот номер не пройдёт, как говориться. Вы просто находитесь в тисках, да, в тисках предрассудков.
М.Г. промолвил:
Жил-был человек. Имя его сообщать не буду, так как оно тут не при чём. Да, и сам человек как будто бы не при чём. И я, придумавший этого человека не при чём. Есть у меня подозрение, уважаемый читатель, что и ты не при чём. Не сочти за грубость – это, скорее, простая констатация факта. Все и и всё не при чём. Всё само по себе. Я, и ты, и безымянный мой герой – все сами по себе. Каждый живёт в своём, удобном или не очень, мире. И разглядывает происходящее вокруг – кто с интересом, кто со скукой. Иногда можно заметить – вот, радом, буквально под боком, существует какой-то другой, чужой мир. Он часто чем-то похож на твой собственный, но, одновременно, пронзительно отличается от твоего. А ты, человек, в своём мире всегда один-одинёшенек. Но это совсем не обязательно означает, что тебе одиноко. Вернее, так: ты одинок, но это совсем не обязательно так уж плохо.
Вообще, «плохо» или «хорошо» — не самые важные, кажется, слова. Намного важнее – «интересно» или «не интересно».
Водитель автобуса,
сидит
в своём застеколье
и не знает, что происходит
в салоне.
Люди там ругаются, целуются,
спорят, обсуждают футбол, разговаривают по телефону,
пьют пиво, рассказывают анекдоты, смеются,
Пристально глядят друг другу в глаза.
Кто-то мычит себе под нос неуловимо-знакомую мелодию.
Несколько человек дремлят.
А одна девушка отчего-то плачет.
А водителю это невдомёк.
Ему важно, чтобы автобус не попал в аварию
и чтобы график движения соблюдался.
Он везёт пассажиров,
но ему
нет
до них
никакого дела.
Так и должно быть.
Есть у меня ковёр. Люблю я на нём лежать.
С боку на бок переворачиваться.
В потолок глядеть.
Или в окно — там только небо видать.
А на потолке обои наклеены, что характерно.
А на небе обоев нет.
Зато там есть облака.
А ещё в квартире есть единственное кресло.
Причудливой конструкции, но удобное.
В нём хорошо сидеть и читать книжку.
Скажем, Джека Лондона.
Или «Евгения Онегина».
Или Апулея.
Или Фишера того же.
Или «Фуста» Гёте, но обязательно в переводе Пастернака.
В зависимости от настроения.
Апулея надо читать вслух, так интереснее выходит.
А ещё тут есть пианина.
Но я на ней играть почти не умею.
Хотя временами в клавиши всё-таки тыкаю.
Звуки получаются.
И ещё много всяких преметов в квартире есть.
С ними можно разные вещи делать.
Удивительная штука — жизнь.
Погружение в мир мудрых мыслей приводит к размышлениям.
Василий Василич не ел огурцов.
И всё-таки помер.
Пётр Петрович не спал никогда.
И всё-таки помер.
Михал Михалыч не был умён.
И всё-таки помер.
Сергей Сергеич не ходил в магазин.
И всё-таки помер.
Кирилл Кириллыч не смотрел в зеркала.
И всё таки помер.
Et cetera.
Быть может, они умерли от того,
Что их родители
Были недостаточно изобретательны,
Когда придумывали им имена?
Всё. Теперь точно — спать.
Вэ Никритин)Федот Авдеич скучал на очередном еженедельном Заседании Конторы, в которой он работал. Что это за контора — не важно, ни к чему нам это знать. Допустим, она занималась Обслуживанием Клиентов. Этого вполне достаточно. Федот Авдеич от нечего делать рассматривал своих сослуживцев. В Конторе он работал давно и знал их всех, можно сказать, досконально.
Вот, например, Василий Палыч
Это довольно старый мой прозаический текстик. Я изменил его форму и совсем чуть-чуть подправил в нескольких местах.
Интересно, как он воспринимается в такоим виде?
Ты помнишь,
как ты ехал в троллейбусе
на работу,
Кажется, это было
в середине октября.
Разговоры разговариваем.
Смотрим друг другу в глаза.
Нам кажется, что мы друг друга понимаем.
Нам кажется, что мы разговариваем на одном языке.
Мы считаем, что слова соответствуют чему-то в окружающем мире.
Мы думаем, что сетчатка наших глаз говорит нам «правду».
Мы улыбаемся понимающе улыбаемся друг другу.
И даже заговорщицки перемигиваемся.
Полагаем — мир существует.
Полагаем это важным.
Хотя
разведка
доносит, что это,
ввероятно
не так.
Некто по имени Валинарий рассматривает своё отражение. Это занятие, думается, совершенно ни к чему не обязывает. Тем не менее, рассмотрев себя до мельчайших подробностей, Валинарий чувствует, что с этим надо что-то делать. С чем именно – «этим» — он и сам толком не знает. Он идёт в ванную и принимает душ. Это не помогает. Тогда он сбривает бороду. Результат тот же, вернее он по-прежнему отсутствует. Растерянный и слегка рассерженный Валинарий идёт на кухню и ставит чайник. В тот момент, когда чайник закипает, герой понимает, что это как раз то, что должно было произойти.