Слова и буквы again

В «Большом городе» попалась переписка Рубинштейна и Чхартишвили, хорошая.

Вот, например, пишет Чхартишвили:

…живу в городе, который люблю, но который мне не нравится. К обоим глаголам можно прибавить «очень».
Разница между «любишь — не любишь» и «нравится — не нравится» понятна, да?
Когда не любишь, хочется уйти и никогда не возвращаться. Даже оглянуться назад — и то противно. Когда же любишь, но не нравится, хочется изменить, исправить. Но как «исправить» Москву, я не знаю.
Меня в Москве очень многое раздражает, напрягает, бесит, вызывает аллергическую реакцию. Отлично понимаю, почему к нам ездит мало туристов и почему о нас плохо отзываются внутрироссийские «гости столицы». Негостеприимный, агрессивный, вороватый город. Но долго жить без него я не могу. Мне его жалко, он кажется мне красивым, я помню его в разных (не только моих, но его) возрастах. Он мне интересен, он заряжает меня энергией. Ну и вообще. Но в больших дозах, как всякое сильное средство, он вреден для здоровья.

Очень точное разведение «люблю» и «нравится», на мой вкус. Именно так, наверное, и я мог бы определить свое отношение к Москве, если бы додумался. Через несколько дней, например, я уеду на месяц. И, если отвлечься от частностей, рад именно тому, что уеду из Москвы. Но по прошлому опыту знаю, что ко времени возвращения уже вполне буду хотеть обратно, сюда, где мой дом. Тут, правда, примешивается и это самое чувство/понятие «дома», которое у меня достаточно сильно. Но и с ним, и без него отношение к Москве у меня амбивалентное — люблю, но не нравится, точно так.

В начале – текстик, который написался после того, как я часа два шлялся по Измайлову.

Выйти из дома,
Когда уж стемнеет,
Попозже –
Прохлада,
Редкие машины,
Немногочисленные прохожие.
Из подъезда, шаг, другой, третий.
Глубоко вдохнуть.
Четвёртый, пятый, шестой.
Может быть, закурить.
И дальше – читать не надо,
Этих шагов будет много.
Гулять по дворам,
Где уже совсем никого,
Только иногда
Наткнёшься на целующуюся парочку
Или навстречу, из полумрака,
Выйдет деловой походкой
Задержавшийся на работе клерк
И – мимо, не сбавляя шага –
Надо домой,
Завтра вставать на работу.

И в одном из этих дворов
Обязательно найти качели,
Сесть на них,
Чуть раскачаться
И замереть.
Не важно, о чём думать,
Чего хотеть,
Говорить ли,
Молчать,
Плакать или улыбаться.
Просто, слегка раскачиваться на качелях
И разглядывать всё вокруг.

В какой-то момент начинает казаться,
Что вот так, летней ночью,
Сидеть на качелях в малознакомом дворе –
Это самое правильное
И, наверное, самое важное,
Что можно сделать.

* * *

Между Седьмой и Девятой парковыми есть безымянный проулок, странный для этого района – с одной стороны тянуться глухие заборы, а с другой – сплошные казенные здания, тоже за заборами, но решётчатыми. Сегодня, когда я шёл по нему, всю дорогу был отчётливо слышен звук – короткие гудки, как в телефоне. Откуда он шёл – непонятно, причём, пока я шёл, он не удалялся и не приближался, по крайней мере, мне так показалось. Вышел из проулка – звук исчез.

* * *

Всё Измайлово обклеено объявлениями о том, что завтра будет «конфискат в театре Мимики и жеста». Ну что ж, пусть так, раз надо.

* * *

Одно время меня раздражала манера вешать мощные фонари на стены домов, чтобы двор был хорошо освещён. Сейчас я обнаруживаю, что мне это даже нравится – выйти в такой двор из темноты, оглядеться, и потом обратно, в сумрак, куда-нибудь в малозаметный проход между домами. Самое приятное, наверное – это как раз уход в темноту, в которой, оказывается, может быть так уютно.

* * *

У меня с детства и до сих пор есть манера перед сном рассказывать себе всякие истории-сказки. Едва ли они имеют какой-то интерес для других, но меня они довольно хорошо убаюкивают. Можно сказать, что это я так мечтаю – речь идёт, конечно, о всяких сокровенных (тайных или не очень) желаниях. О чём я сейчас себе рассказываю истории не скажу, но, вот, когда-то давно, ещё в конце школы, я, помню, активно использовал сюжет про то, как у меня вдруг появилcя дом в Измайлове. Тогда никаких намёков на осуществление этого желания не было. И после не было. А потом вдруг появилась квартира в Измайлове, хоть и не совсем там, где я себе представлял когда-то, но это вовсе не принципиально. Так что мечта, можно сказать, сбылась. И я сильно рад этому, не устаю повторять.

На пару дней в Москве.
В предыдущие годы я, когда приезжал из лесов, чувствовал, в первую очередь, что одичал. Сейчас это вторично, прежде всего — ощущение, что Москва давит. Неприятно, надо сказать.

Еду в метро, сижу, читаю Сарамагу, никого не трогаю.
Люди входят и выходят. В какой-то момент передо мной встаёт человек, краем глаза замечаю, что что-то с ним не так, необычно. Одновременно замечаю оживление соседей. Поднимаю глаза — у него на шее, как шарфы, висят два удава. Один покороче, метра полтора, но потолще. Другой подлиннее, метра два с лишним (обмотан несколько раз и всё время норовит сплозти), но потоньше. Живые и, как им и положено, вполне хладнокровные. Сидящий рядом со мной мужик очень от их вида воодушевился, стал (с разрешения хозяина) с ними общаться. Выяснилось, что удавы, подобно кошкам, любят, когда им чешут под подбородком. Я тоже попробовал — странные звери, и на ощупь, и не вид. То, который подлиннее (он ещё маленький, ему два года, вырастет, по словам хозяина, до пяти метров) вообще совсем инопланетный с виду. И, кажется, у него меняется цвет глаз — сначала они с красноватум оттенком, как у альбиноса, а потом через некоторое время пожелтели, если мне не примерещилось.
Красивые звери.
Забавно было наблюдать реакцию публики — в основном люди слегка сторонились, но не шарахались, скорее, любопытствовали. Явно застремались только пара человек. И, конечно, все подоставаи мобильники и щёлкали бестпрерывно. Я тоже не удержался, попробовал сфотографироват на свою говномобилку, но ни черта не вышло толком. И правильно, почему-то мне кажется.