В связи со вчерашним постом захотелось рассказать эпизод, который случился при мне в городе Печоры Псковской губернии, кажется года четыре тому назад.
В Печорах, как известно, есть Свято-Успенский Псково-Печерский монастырь. А рядом с монастырём примостился небольшой краеведческий музейчик на пять залов, вполне светский, надо заметить. Я зашёл в этот музейчик, основная часть его посвящена местной народности, не помню, к сожалению, как она зовётся, уже почти вымершей. А в одном из залов в тот момент готовилась маленькая выставка гравюр некоего малоизвестного печорского художника. Выставка уже была практически готова и меня пустили посмотреть. Я посмотрел — ничего особо хорошего или плохого сказать не могу — гравюры как гравюры. Когда я уже собирался оттуда выходить, в зал ворвалась бабушка из монастыря, волокшая за собой директрису музея. Войдя в зал она громогласно сообщила, что «Отец *** сказал срамоту снять!». Дело в том, что на нескольких гравюрах, действительно, были изображены полуголые дамы. Но, по моему скромному разумению, ничего такого, о чём я не мог бы рассказать своей маме. Никакого секса там явно не наблюдалось. Однако, отец ***, заботясь о всеобщей нравственности, приказал срамные картинки убрать. Директриса взвилась и стала возражать в том смысле, что музей — светское учреждение и монастырю, в том числе и отцу ***, не подчиняется. Бабуля настаивала, что срамоте всё же не место. Директриса пыталась аппллировать к публике, то есть ко мне, спрашивая, вижу ли я здесь какую-нибудь срамоту. Я высказался в том смысле, что не вижу. Бабуля, ясное дело, на это внимания никакого не обратила. Участвовать в споре мне было не интересно и я удалился. А когда выходил из музея, услышал особо громкие крики и звон стекла из зала с гравюрами. Так понимаю, что бабуля от слов перешла к делу и начала «срамоту» со стен срывать.
Кто победил в конечном итоге, точно я не знаю. Но почему-то уверен, что отец ***.
А монастырь там красивый, кстати. Мне понравилось.
… а под вечер подморозило. Погода настала — типа «ебануться». Что я послушно и сделал перед самым подъездом своего дома…
Надпись на дверях: «Суши на вынос».
В голову пришло:
«Суши на выдох,
Мочи на вдох.»
… на входе в подъезд — домофон. Пока вcпоминаю номер квартиры — слышу чуть слышные голоса из ниоткуда. Прислушался: домофон вещает. В смысле, радио транслирует. Послушал немного. Не поручусь наверняка, слишком плохо слышно было, но сильно похоже, что это было «Эхо Москвы».
В трамавае уселся. Надо мной нависает пара дюже нетрезвых мужиков. Всю дорогу — минут двадцать (пробки, чёрт бы их взял) — каждый из них твердит незамысловатую роль.
1-ый мужик: «Ох, нам надо выходить. Уже пора. Я на поезд (!) опоздаю»
2-ой мужик (у него роль чуть поразнообразнее): «Спокойно, у меня все под контролем. Мы ещё не доехали. Вот доедем и быстро-быстро соберёмся, и обратно, на вокзал. Успеем. Только собираться надо быстро-быстро. У меня всё под контролем. Со мной ты никогда не опоздаешь. Главное — собираться будем быстро-быстро. И успеем. Ты только, как мы из трамвая выйдем, не отставай. А там — мы быстро быстро…»
Далее — по кругу. for … next.
Мир прекрасен и удивителен.
… на станции «Баррикадная» со мной в вагон вошли одноногий инвалид, надеявшийся получить немного денег от немногочисленных сонных и расслабленных пассажиров и две объёмистые тетки в оранжевых одеждах, которые впридачу впёрли какой-то здоровенный метрополитеновский аппарат неизвестного назначения. Этим аппаратом тётки перегородили проход и инвалид, медленно, но верно продвигавшийся по вагону, на полпути упёрся в него. Он остановился и, кажется, задумался. О чём? То мне неведомо. Тётки в оранжевом прервали разговор, который они вели с самого начала, посмотрели на него. А затем вернулись к прерванной беседе.
Так они и ехали до следующей станции, когда инвалид сумел протиснуться к выходу и вышел. Станция «Улица 1905 года».
Чем-то этот эпизод меня зацепил.
Морали не будет.
Дома, в тот момент, когда я вешал куртку, на меня упал Матисс. Не больно, но неожиданно.
Поездка в вечернем полупустом трамвае – совершенно отдельное мероприятие. Особенно в старых, знаете, таких, круглых Особенно, когда за окном – ни огонька, только выхваченные из темноты отдельные деревья. Я не очень понимаю, почему такие поездки отдают чем-то мистическим. Ни в автобусе, ни в троллейбусе, ни, тем более, в машине, такого не бывает. Может, дело в некоей предпределённости пути? И, одновременно, из-за темноты за окном и от неравномерного, но чем-то успокаивающего, покачивания, таинственности и невнятности. Парадоксальная вещь – трамвай, самый предсказуемый транспорт и, в то же время, самый таинственный…
… еду я, значит, размышляю в таком вот духе. Наслаждаюсь пооцессом. Вдруг вздрагиваю – приятный женский голос из громкоговорителя произносит: «Осторожно, двери закрываются, следующая остановка Детский комбинат». Там детей делают, вероятно. А вы говорите аисты, капуста… Оглядываюсь вокруг. Через проход сидит мужчина и пьёт пакостный коктейль «Казанова» (дыня-то-ли-с-водкой-то-ли-с-джином-то-ли-ещё–с-какой-то-фигнёй, одним словом ароматизатор со спиртом). И закусывает, заметьте, крабовыми палочками. Всё это вводит в ещё большую задумчивость. И тут дама из динамика добивает меня, заявляя: «Остановка «Детский комбинат». Следующая остановка – «Центр крови»…
… не смотря ни на что я жив и в своём уме. и даже вполне доволен жизнью…
Сегодня был в лесах.
Там сейчас очень красиво. Особенно в тех самых смешанных лесах, где я бродил. Зелёные, уверенные в себе сосны и осеннее, красно-жёлто-оранжевое…
Последнее время жалею, чтотакая разноцветная и призрачно-прозрачная осень продолжается очень недолго.
под настроение
С удивлением узнал, что дедушка Лоуэн ещё жив.
Пару лет назад переводил одну его книгу (её из-за раздолбайства издателя так и не опубликовали), был уверен, что он уже нас покинул. Ан нет, живой.
Папане, вот, моему письмо прислал. Почерк у него, надо сказать, крайне неразборчивый. Я так и не смог разобрать, что именно он там написал.