Сегодня в разговоре с laniana я сказал, что мне по душе, в общем, тупая техническая работа. Сказал и сам задумался. Как-то это mauvais ton, когда тупая работа по душе как будто. Типа, если тебе такое нравится, значит ты недалёк и бездуховен. Так это, по крайней мере, звучит.
дальше длинная рефлексия
Второй день подряд хожу по улице под музыку небезызвестной группы Lacrimosa.
Их меланхолическое симфозанудство, по-моему, как нельзя более подходит под нынешню московскую погоду.
К вопросу о тишине и шуме в городе Москва: подумалось, что плееры (aka дебильники) — это попытка хоть как-то управлять этим самым шумом, выбирать, что именно звучит у тебя в ушах. Возможно, что слушать какую-нибудь музЫку всё же приятнее и интересней, чем шум дороги, или грохот поезда, или беседы попутчиков в транспорте.
Вчера сорвал себе спину. По собственной глупости, надо заметить.
Передвигаюсь с трудом.
Но.
Забавно наблюдать, как всякая там экзистенциально-духовно-метафизическая дребедень отступает на второй план, когда у тебя просто болит спина. Не до неё становится. И это правильно, ибо дребедень — она и есть дребедень.
Мы (люди) большую часть своей жизни спим. Некоторые всегда. Почитайте Гурджиева — он, при всей своей неоднозначности, неплохо об этом пишет.
Довольно забавно ловить себя и окружающих на всяких мелочах, которые показывают — спим, точно спим.
Мне часто это удаётся в метро. Себя ловлю на том, что на автомате выхожу на привычной станции, когда мне нужно совсем в другие края, например. Я сплю, работает автомат.
Ещё забавно наблюдать за людьми, которые выходят на станции, где платформа слева. Они идут к правой двери и стоят там даже когда перед ними стена станции. Только шум открывающихся дверей подсказывает автомату: что-то тут не так. И они судорожно пробиваются в противоположному выходу.
Но больше всего меня впечатляет, когда на станции тётка кричит, что «на поезд в сторону … посадки производиться не будет», причём кричит так, что уши начинают болеть. Не заметить этого вопля, кажется, невозможно. Однако же львиная доля ожидающих поезда всё равно делает прискорбные попытки войти в него. Как будто не слышат мегафонного гама. Останавливают их только закрытые двери. Но автомат работает безупречно.
А мой автомат почему-то на такие штуки не покупается. У него другие подсады.
Да, так вот, ещё о смерти.
Ехал я давеча в метро. В конце вагона стоит классическая дла Москвы здоровая пластиковая сумка в красную полоску. Хозяина рядом не наблюдается. Пассажиры на сумку косятся, наверное, о бомбе думают, но молчат.
Я тоже молчу. И в бомбу особо не верю. Но — делать нечего, скучно ехать, решил попробовать поверить. В психотехнических, так сказать, целях. Призвал всю, какая есть паранойю, убедил себя в том, что сейчяас рванёт (а стоял я в полутора метрах от этой сумки, так что накрыло бы стопудово) и стал приглядываться, что со мной происходит в условиях «квазиреальной» угрозы смерти. Ибо трындеть о том, что мы смерти не боимся (или боимся)все горазды, и я в том числе, а как оно в условиях максимально приближённых к «реальным» обстоит?
Вот, что я нарыл в себе, кратко:
Умирать сейчас я очень не хочу. Паники я в себе не обнаружил, но обнаружил большое сожаление о том, что всё вот это прямо сейчас может закончится. Это было бы крайне обидно.
Но, в то же время, я обнаружил, что в действительности, глубоко, меня сейчас беспокоит всего два недоделанных дела. Причём по крайней мере одно из них — совершенно глупое и никчёмное. Но уйти, не доделав его мне страшно, больно ect. Если же эти дела доделать, то уходить будет весьма досадно, но не более. Так мне показалось, по крайней мере.
Впрочем, я, безусловно, хочу и буду (если выйдет) жить ещё долго.
Прямо даже жалко, что мне совсем не интересно (за редчайшим исключением) писать о политике. Как-то уж совсем мимо меня всё это. А то понаписал бы какой-нибудь глубокомысленности о путях Росии или, скажем, реагируя на требования момента, Украины. И чтобы поругаться и поцапаться. И чтобы друг друга всякими словами разными пообзвать. И поогрызаться вдоволь. Или понаблюдать за возникающей склокой. Конечно, мне далеко до 
С.Л., по крайней мере по популярности тоже (да и по многим параметрам тоже, в какую сторону только не уверен), поэтому 5000 комментов я не соберу по-любому, так что так весело не буду, но и ладно. Хоть как повеселиться.
А я, вот, выкладываю сомнительной ценности тексты, картинки или просто, как чукча — пою о том, что вижу. Скука, да. Но, боюсь, и дальше также будет.
Чем был, чем буду – ни то, ни другое мне неизвестно. Стану ли ветром лёгким, или водой неспешной, или огнём суетливым – неведомо. Как встану, с какой ноги, чем жить буду, где найду, где потеряю – неясно. То же самое, что интересно, — и в прошлом. Кем был, что делал, как жил – это сказка, которую рассказываешь самому себе, не более. Другие могут рассказать не менее (и не более) правдивую историю о тебе самом же.
И вот, не ведая ни прошлого, ни будущего, просто делаешь шаг за шагом – из мгновения в мгновение, изо дня в день, из года в год. Т плывёшь по течению, то борешься с этим потоком, который тебя несёт в неизвестное. Иногда замечаешь – вон, кто-то рядом барахтается. Обменяешься с ним взглядом, улыбнётесь друг другу – и на душе теплеет.
Расстояний и времени нет. Это всё – не более, чем очередная сказка, которую очень интересно слушать и придумывать к ней продолжение, ибо конца-краю ей не видать. А в том месте, в том времени, где ты находишься, нет другого места и времени. Если ты не слишком увлечённый сказочник, ты это поймёшь.
И не надо говорить об играх. Игры подразумевают правила. А здесь правил нет. Или есть – но они постоянно меняются и лучше и не пытаться их понять, иначе можно сойти с ума ненароком. Или начать придумывать собственные правила – тоже, кстати, увлекательное занятие. Но, кажется, бестолковое – правила эти всё равно ведь работать не будут. А ты окончательно запутаешься.
Делай, что делаешь – и будь что будет.
всё, пить пойду.