Лет двадцать пять назад
Я был криклив и весел,
Не задавал вопросов,
Хотел лишь спать и есть.
Потом пришло уменье
Раздумывать о вечном –
Я склонен этот факт
Считать не самым лучшим
Моментом моей жизни.
Дурацкая привычка –
Слова менять местами,
Пытаясь рассказать
Себе, тебе, знакомым
О том, как мир устроен,
Всё мимо, всё не в кассу.
Слова, слова, слова…
Выдержав паузу, всё же собрался высказаться о Каррент Поэтри, состоявшейся (или «состоявшемся»?) в прошлые понедельник-вторник.
Сразу скажу, что ходил только в понедельник и про второй день ничего не могу сказать. Жаль, кстати, что мы не пересеклись с yatsutko, который ходил во вторник. Мне было бы интересно познакомиться и пообщаться.
Ну, так вот, о мероприятии. Оно, на мой вкус, вышло вполне приятным. Стихи были разными, хорошими и плохими. Я, честно признаться, опасался, что плохих будет больше, чем оказалось на деле. И я рад, что ошибся.
Я периодически отлучался покурить и/или выпить, поэтому внимательно слушал не всех выступающих, но из тех, кого выслушал, мне явно понравились romov, pankratsiy, nikritin, apreleva,aabp. Кое-кто из остальных охваченных моим вниманием был ни то ни сё, кое-кто — совсем неинтересен. Так мне показалось, мнение моё, естественно, — не более, чем моё мнение. Если учитывать, что отбора не было никакого и читали все пожелавшие, такое количество интересных стихов — очень неплохо.
Заварухи, которые поднялись в ЖЖ в связи с этим мероприятием — забавны, но не по делу. Фестиваль, как я понимаю, не претендовал на высокохудожественность. Это был хороший повод познакомиться, на других посмотреть, себя показать, и не более. Если это вырастет во что-то большее — тогда можно будет и по другому об этом говорить. Но на таком уровне цель вполне достигнута. Рассуждение о том, что поэтов надо убивать, особенно, тех, кто свои стихи ещё и читает — правильное, конечно. Но это к вопросу фестиваля это не имеет отношения, как ни странно.
Ещё раз, спасибо, lukomnikov и karaulov.
Всем привет.
Наконец, наладил себе дома нормальный интЫрнет.
Не знаю, хорошо это или плохо, но теперь буду присутствовать здесь чаще и больше, я думаю.
Наверное, всё ж таки неплохо.
Однажды Пётр Иванович вышел из трамвая номер одиннадцать на остановке «Главная Аллея» и увидел там такую картину: трое детей лет по десять-одиннадцать стояли кружком и о чем-то ожесточенно спорили. Петр Иванович подешел к этим детям и прочел им философский стих:
Когда настаёт время
Раздавать накопленное,
Трижды кричит непонятная птица
Над головой.
Это случается всегда
Вовремя.
Дети испуганно примолкли и, кажется, задумались. П. И., довольный произведенным эффектом, двинулся дальше. Путь его лежал через автобусную остановку, на которой скопилось изрядное количество людей. П. И. опять не удержался и произнес следующее:
Весело журчит
По весне живой ручеек.
Птицы поют и щебечут.
Люди смотрят веселее,
Разглядывая собственные отражения
В витринах
И лужах.
Толпа на остановке проигнорировала это сообщение. Впрочем, самому П.И. показалось, что речь его вышла неубедительной и даже банальной. Поэтому он не не слишком расстроился из-за отсутствия внимания и двинулся дальше…
В силу невыспатости пребываю в прострации.
Испытываю желание уйти в скит.
В метро сегодня чуть не проехал нужную станцию.
Одно хорошо — недавно поел. Сыт.
Пытаюсь имитировать бурную деятельность,
Ибо, вообще-то надо.
Выходит так себе, каждый час как в горле кость
Застревает. Вот засада.
А вообще всё как обычно в последнее время — смешно. Временами — до слёз.
… на станции «Баррикадная» со мной в вагон вошли одноногий инвалид, надеявшийся получить немного денег от немногочисленных сонных и расслабленных пассажиров и две объёмистые тетки в оранжевых одеждах, которые впридачу впёрли какой-то здоровенный метрополитеновский аппарат неизвестного назначения. Этим аппаратом тётки перегородили проход и инвалид, медленно, но верно продвигавшийся по вагону, на полпути упёрся в него. Он остановился и, кажется, задумался. О чём? То мне неведомо. Тётки в оранжевом прервали разговор, который они вели с самого начала, посмотрели на него. А затем вернулись к прерванной беседе.
Так они и ехали до следующей станции, когда инвалид сумел протиснуться к выходу и вышел. Станция «Улица 1905 года».
Чем-то этот эпизод меня зацепил.
Морали не будет.
А погоды-то какие, однако.
Из окна моего дома смотрел на разлив Москвы, нашей родной, реки.
На одной половине, где лёд ещё более-менее крепок (но выглядит очень сомнительно) сидят героические рыбаки, а на другой половине, где льда уже почти нет, некто не менее героический катается на сёрфе.
Но всё равно, почему-то на весну всё это безобразие, по моим ощущениям, совсем непохоже. Хотя трава проглядывает.
Варфоломей Сергеевич не умел петь. Ещё он был лысоват и работал водителем автобуса. У него была жена, дочь и командирские часы. В детстве он переболел ветрянкой и хорошо рисовал. Близкие знали, что он довольно неразговорчив и что он никогда не пользовался метро. Наш герой любил говорить о себе: «Да, мне много не надо» и «Ёшкин кот». Выглядывая из окна по утрам, он разбивал два яйца и готовил себе яичницу. Между делом, он позволял себе выпить бутылку пива и погладить по голове дочку, которую он очень любил и звали Катериной. О В.С. никогда не писали в газетах и рассказывали, что он скрипит во сне зубами. Он любил фильмы про разведчиков и расстегаи с рыбой.
Больше нам о нём почти ничего неизвестно.
