Да, кстати, я на днях по просьбе gershshpraihler‘а выложил альбом «Winter in Moscow», записанный Инной Желанной, Сергеем Старостиным и Марией Бойне. Довольно любопытная в своём роде штука. Если кому интересно — скачать его можно вот здесь (по первой ссылке тоже можно, но там нужна регистрация).
Читаю сейчас помимо прочего «Повседневность и мифологию» Богданова (целиком текста в сети не нашёл). Много всякого интересного и вкусного. Вот, сейчас про традицию курения табака читаю, местами очень любопытно. Одна из тех книжек, которые позволяют посмотреть на привычные вполне вещи по-новому. Люблю такие штуки.
Но периодически автора заносит и начинается что-то вроде:
«Континуальность курения создаёт иллюзию континуальности Я, саморазличаемого в собственном тождестве и самоотождествляемого в различении Других. Повторение Себя оказывается повторение Других, а метафоры курения становятся метафорами масок и субъектной медиальности. Так, «выманивая» «у повторения нечто новое», привычка вообще [ссылка на Делёза, конечно же], и привычка курения в частности, формирует сложную интерференцию, с одной стороны, ее психологической и рефлексивной рецепции, а с другой — различных форм её социокультурной экспликации» (с. 315)
Мой мозг как-то отказывается это понимать. Все умные слова и даже большая часть словосочетаний мне известны сами по себе. Но в такой концентрации я отказываюсь их принимать. Но если на таких изысканиях не застревать, то фактология богатая и вообще ходы мысли там хорошие.
Неизменным остаётся тот же фольклорный принцип создания смыслового уровня текста, существенно отличающийся от авторских текстов Нового времени. Авторский поэтический текст строится за счёт синтагматики — нового соположения «старых» слов, вследствие чего они обнаруживают новые смыслы. Смысловое содержание стереотипного теста, и традиционного, и нового, обусловлено теми культурными (вторичными) смыслами, которые закреплены за определёнными знаками до создания текста: организация смысла в них происходит за счёт монтажа общих мест (присутствующих на разных уровня текста — от рифмы до мотива) или культурных формул. Именно формальность (но не цитатность) как принцип определяет поэтику традиционного, о каком бы типе культуры не шла речь.
<...>
Воспроизводимый речевой оборот или мотив, ставший общим местом, наделяется статусом «общей правды». В отличие от авторских текстов, образующих интертекстуальные связи за счёт прямых цитат или реминисценций, стереотипные тексты отсылают к общему для носителей данной кльтурно-языковой традиции фонду смысло-форм (формул), обеспечивающих наличие «общего знания». Наличие авторского первоисточника является в этом случае фактом второстепенным.
(Прагматика фольклора и прагматика переходных ритуалов // Современный городской фольклор, с. 332-333)
update: несколько примеров в комментариях.
Купил давеча себе чУдную книжку — «Современный городской фольклор».
От одного чтения оглавления у меня уже глаза разбегаются: Субкультура тюрьмы, Профессиональный миф программистов, Фольклор больничной палаты, Фольклор и мифология прихрамовой среды, Городские граффити, Современное городское топонимическое творчество, Фольклор коммунальных квартир, Несказочная проза провинциального города, Магические письма и т. д.
Читаю и радуюсь.
пара кусочков из разделов про автостопщиков и про программистов
Об исполнении финских эпосов (в связи с Калевалой)
Исполнителей (скальдов) должно быть два (или больше). Они исполняют по очереди небольшие отрывки. При этом, ни один из них не знает, какой в конце концов выйдет сюжет, ни один не знает, какой именно отрывок он будет исполнять следующим. Рассказав свой кусок, исполнитель замолкает и, пока его напарник читает свою часть, сосредотачивается и решает, какой песнью он продолжит повествование. Выбор при этом оказывается велик — многие помнили наизусть по несколько сот стихов. Рассказчики, таким образом, каждый раз создают новую историю, складывают новый узор.
(вычитано в Брокгаузе с Ефроном)
Меня с некоторых пор весьма занимает переплетение православных и языческих традиций, которые время от времени мне попадаются. Крещение Руси состоялось тыщу лет назад, однако.
В книжке Толстого есть очерк, посвящённый антропоморфным «крестам» на могилах (19 век). Довольно любопытное сочетание христианской традиции ставить кресты на могилах и языческих идолов.
Ещё один пример из той же книжки. Существуют обряды, в которых после смерти человека ему в скрещённые на груди руки ставится перевёрнутая свечка. Корни этого обряда можно найти именно в языческих представлениях о том, что случается с душой умершего после смерти. Чуть ниже описания этого обряда приводится обычай «зажигания свечи на обидчика» (начало 20 века). При этом «свеча за обидящего» ставилась чаще всего перед царскими вратами, т. е. перед иконой в Тайной вечери во время службы и притом «вверх пятой», а торчащим фитилём в подсвечник».
Хм.
В уже упомянутой книжке Н.И. Толстого читаю главу про покойников и погребальные обряды. Известно, что смерть слепа. И мёртвые, согласно традициям, тоже слепы. Интересно, кстати, что именно для того, чтобы умершим было видней, куда идти на том свете, в некоторых местах люди носят не чёрный, а белый траур. Эта традиция сейчас встречается очень редко, но если верить этнографам, на самом деле, архаичнее чёрного траура. В связи с темой слепоты и смерти, вспомнилось в связи с этим сразу несколько вещей. Если интересно, то читать дальше здесь