В лунную ночь их почти не встретить. Несмотря на свою любовь к лунному свету, они не выходят из самой сумрачной части леса, где им уютно, где их дом. Изредка, молодой и неопытный выглянет ненадолго к реке, но и сразу – обратно. И понятно, страшно, конечно. Потому что, будучи увиденными, они умирают. Перестают быть настолько, что даже и тела не остается. Вот никто и не верит, что они вообще существует. Если кто и видел, то решил – показалось. И имени у них тоже нет – некому называть, а сами они без этого обходятся.
Правда, рассказывают, что одному слепому удалось с ними не то, чтобы познакомиться, но хотя бы пососедствовать. Он чутким ухом уловил их шаги, издалека, раньше, чем был замечен. И сам затаился: мало ли кто бродит в ночном лесу? Дело было безлунной ночью, тогда они вышли к реке, чтобы хоть не на луну, так на звезды посмотреть, оставшись неувиденными. Вышли, смотрят, а слепой их слушает. И тут они свои песни запели. Никто, кроме них, эти песни не слышал, а тут нашёлся, наконец, подходящий слушатель. И заворожили его эти песни. Слов там никаких не было, конечно, но и было что-то, намного большее, чем слова. В них был и ночной лес, и река, и свет звезд, и ещё много всякого, чего слепой никогда не видел и не знал. А тут увидел, иначе и не скажешь. Сидел замерев в прибрежной траве, и смотрел. И их самих, можно сказать, увидел, но рассказать, описать все равно не смог бы. Долго сидел, слушал, смотрел. Потом настало время рассвета и они умолкли, ушли к себе, в глубину леса. И слепой пошёл восвояси. Потом ещё приходил, чуть не каждую ночь, ждал их. Иногда они приходили и тогда он снова мог видеть, а они, сами того не зная, могли быть увиденными.
Mirrored from Слова и буквы again.
